Фронтовик Миннегариф Хузин записал все, что видел и испытал на войне

Женщина очень гордится подвигами деда, который ушел на войну 13 июля 1941 года из Азнакаевского района. Воевал на фронте до конца войны. Награжден медалью «За отвагу», орденами Отечественной войны и орденами Славы. Героического предка не стало в 1982 году.

На синей обложке пожелтевшей тетради крупными буквами выведено: «Для детей и внуков, пусть читают все, кого заинтересует мое прошлое». Это памятная тетрадь Миннегарифа Хузина, жившего в деревне Ирекле Азнакаевского района. Здесь он записал все, что видел и испытал в годы войны. На 32 страницах рукописи поместились тысячи людских судеб, море горести и страданий. Мы приводим записи из его дневника про начало войны.

35-летний Миннегариф ушел на войну прямо с поля, где косил сено.

«22 июня 1941 года. Все люди собрались в Азнакаево отпраздновать Сабантуй. Вдруг на майдане объявили, что Германия начала против нас войну. Все погрузилось в смятение, начался плач… В то время я был председателем сельсовета в Ильбяково. Нам велели не покидать здание Совета. Только за одну неделю ушли на войну около 60 наших односельчан…

13 июля 1941 года. Мы косили сено в окрестностях Ильбяково. К вечеру Салих Латипов ушел домой за провизией. Прошло немного времени, вернулись за мной, сказав, что приглашают к телефону. Сердце сильно забилось в груди, почуяв что-то тревожное. Не помню, как добрался до здания сельсовета.
Звонили из военкомата, голос на другом конце провода продиктовал список, приказал прибыть в Азнакаево к шести часам вечера. Нас было 13 человек… Вся деревня с плачем провожала нас. Это был незабываемый день. Нас на телегах отправили в Бугульму. Колонна из конных повозок растянулась от Азнакаево до Балтачево. Эх, родные просторы, близкие сердцу с самого детства поля и луга, родственники… Все осталось позади. Что ждет впереди?

Когда мы доехали до Бугульминского леса, нас строем повели в город. Там разместили в казармах, школах и клубах, начали готовить к войне. Меня с земляками определили пулеметчиками в один взвод. Я был помощником взводного – командиром-сержантом. В начале августа отправились на фронт. Остановив на Казанской железной дороге, нам выдали амуницию и снаряжение, повезли в Москву. Затем мы направились в Смоленск. С приближением к фронту в лесу нас пересадили из вагонов в машины. Через какое-то время мы добрались до передней линии фронта близ Ливенского района Смоленской области.
На этом участке напротив нас стояла сильная немецкая армия, перестрелки происходили постоянно. Меня с двумя пулеметами поставили на правый фланг второго батальона. А справа от нас держащих оборону фронта не было. Дней через десять поступил приказ идти батальону в атаку, а нам вести обстрел врага из пулеметов. Немцы оказались намного сильнее. Открыв огонь из пулеметов, минометов и пушек, они быстро остановили наше наступление. В этом бою был тяжело ранен Гатау Насруллин. Узнав об этом, мы с Салахом отправились к нему, но к нашему приходу друг-односельчанин уже лежал в окопе мертвый, прижав обе руки к груди.

В начале сентября мы продвинулись вперед, взяли райцентр Ливна, прошли еще километров 40-50. Держали оборону около 20 дней, шли постоянные перестрелки. В начале октября на нас начали наступать танки. Видимо, враги немного отступили, чтобы провести усиленную подготовку. Через два-три дня они ударили с еще большей силой. Разгромив передний батальон, бросились на нас. У нас было всего два пулемета, но мы уничтожили множество их солдат. Когда закончились патроны, я отправил одного человека за ними, потом ушли еще двое. Среди них был и мой односельчанин Ильяс. Однако, никто из них назад не вернулся. Мы вынуждены были продвинуться и сами. Когда приблизились к прежнему месту своей стоянки, по нам открыли огонь свои, двое были ранены. Что теперь делать? Нельзя ведь идти на верную смерть, решили спрятаться во ржи. Пока мы подбирались пешком к своим, вражеские танки уже, оказалось,
достигли наших частей. В этот момент один азнакаевский парень бросил в танк бутылку с горючей смесью, он загорелся. Три дня мы не пропускали немцев дальше. Патроны закончились, есть было нечего. Нам была дана команда отступать.

Однако никуда невозможно было идти, и впереди, и позади – немецкие солдаты. Мы остались в окружении, 12 дней оказывали сопротивление, не сдаваясь. Все небо было черно от самолетов. Из них летели листовки со словами подобного содержания: «Москва – в руках немцев». В то время мы были в лесах Вязьмы-Смоленска. Люди бросали оружие, пушки оставались в лесах, машины – в ямах. При отступлении меня с двумя пулеметами подобрал один грузовик, другие отступали пешком. Односельчанин Ильяс остался с ними позади. Когда уже машины не могли ехать, солдаты начали прятаться в лесу. Я тоже с одним пулеметом шел по окраине леса. Немецкие мины летели, словно дождь. Тут навстречу мне попались человек десять из наших. Сколько бы я ни искал глазами, знакомого лица, то есть своего товарища Ильяса, не увидел. Узнал, что подорвался на мине, ему оторвало ногу, и в предсмертном состоянии он остался на дороге. Сколько бы ни старался подобраться к другу, но не смог: когда немцы начали массово наступать на нас, пришлось поскорее затаиться в лесу. Не описать словами, как обливалось кровью тогда мое сердце… Враги приблизились к лесу, открыли огонь из автоматов, пулеметов, кричали: «Сдавайтесь!», но никто не вышел. Так, без ничего, без оружия, без еды мы продержались 12 дней. Но не сдались. Наступило 16 ноября. Уже не слышны были ни стрельба, ни голоса. Подумав, что нельзя здесь дальше оставаться, мы решили выйти посмотреть. По большой дороге шла огромная колонна людей. Посчитали, что наши уничтожили немцев, вышли из леса и начали приближаться к колонне. А немцы будто того и ждали, окружили нас. Заставили бросить последнее оружие и толчками присоединили нас к колонне. Там были все знакомые нам люди. Им не было числа, нельзя было разобрать, где начало и где конец колонны. К вечеру нас собрали у реки. Крики, стрельба, голод… На другой день всех нас разместили на открытой местности, окруженной колючей проволокой...».